Клуб Любителей Секса (КЛС): Город грусти.

Я прилетел только сегодня. День медленно переходит в вечер. Он был слишком насыщенным в череде последних недель. Но все, все формальности уже позади. Самолет мягко коснулся полосы, взрезав пушистые облака и огибая зеленые склоны холмов. Веселый таксист-югослав, говорящий на всех возможных языках, кроме английского и русского, приличный отель, улица с домиками, так напоминающими древний центр любимого мною Каунаса, веселый перезвон местных трамваев.

Все формальности позади, все вопросы с банком решены, все дела на сегодня окончены. У меня весь вечер впереди. Я впервые здесь и никого еще не знаю. Я не знаю, куда мне идти. Ладно, буду просто ходить по городу, буду впитывать впечатления как ссохшаяся губка. Вот Опера - просто через дорогу, через эту сумасшедшую площадь. Толпы людей, толпы… В воздухе висит смесь языков - немецкий, английский, русский, японский. Подошвы едва ощущают старую потертую брусчатку. Ряды магазинчиков, бутиков, кафе. Вот и он - старина «Захер», дамы - в вечернем, господа - при костюмах, «оберы» - в бабочках.

- Приносим свои искренние извинения, мистер, но все занято. Столик освободится через час - мы будем рады зарезервировать его для Вас…

Да нет, не стоит, спасибо, я присяду где-нибудь еще. Я найду место. Я пойду навстречу случаю.

А здесь южнее, чем Москва. Это чувствуется по небу. Город окунается в ночь спустя каких-то полчаса. На домах включается подсветка и они смотрят на эту смесь Арбата и Бродвея темными глазницами, в кроны деревьев вплетены мириады лампочек.

В наушниках играет “New York Minute” стариков Eagles. Как естественно ложится эта музыка на ощущение незнакомого города. Почему мне так грустно? Не скучно, а именно грустно? Поставлю-ка я эту песню на повтор. Мне нравится, как ее неторопливый темп обволакивает эти дома. Совсем один. Одиночество в толпе. Дома это не чувствуется. Дела, спешка, бегом, успеть… А здесь… Здесь ты неторопливо идешь, пропитываешься ароматами ванили, шоколада, кофе. Можно побыть наедине с собой.

Мне грустно здесь. Но эта грусть светлая. И она мне нравится.

Вот и знаменитый Штефан, его грандиозный шпиль упирается в ясное ночное небо с редкими звездами. И прожектора, пытающиеся поддержать небосвод своими лучами… Сводчатые потолки, витражи, скульптуры на портиках смотрят на меня равнодушно - сколько глаз скользили по ним за истекшие века. Стены, почерневшие от времени. Приложить к ним ладонь, ощутить время кончиками пальцев, бесстрастный холод камня…

Мне не дано предугадывать будущее. Я не знаю, что будет потом, через какие-то минуты. Когда я, уставший, измотавшийся за этот очень длинный день и очумевший от толпы, сверну в тихий безлюдный переулок и, увидев кофейню в которой пока еще есть свободный столик, сяду и буду пытаться слегка приободриться горячим меланжем. Когда я буду затягиваться местной ароматной сигаретой и мне покажется как музыка выйдет из сковавших ее наушников и смешается с сизой дымкой у потолка.

Когда за мой столик сядешь ты… Спросишь у меня разрешения по-немецки, а я с придурковатой улыбкой отвечу тебе по-английски.

Потом мои дни сольются с ночами. И закончив все дневные мороки у нас с тобой останутся только ночи. Ведь ты тоже юрист, адвокат... И у тебя тоже заняты все дни... Бесчисленные бары с веселыми захмелевшими австрийцами, дискотеки, танцполы, полтора-два часа на прерывистый сон… У нас с тобой будет так мало времени. Всего лишь две ночи. Две… Этого так мало. А, может, так много?..

Потом… «Пассаж». Самый пафосный местный клуб. Пафосный… Хм. Ксюша Собчак покрыла бы такое пафосное место толстым слоем экскрементов. Пара-тройка установок цветомузыки, редкая квадратная мебель и музыка… Хаус… Басовые волны пробивают меня насквозь, как рентгеновские лучи. Очень громко. Мне хочется поговорить с тобой, но здесь это невозможно. И мне грустно. От этого тоже.

- Смотри, Эл, вот адвокат который с нами пришел. Он напился, он ведет себя как полный дурак, кадрится к девчонкам. Он зарабатывает миллионы. И он - никому не нужен… Здесь вообще никто никому не нужен…

Может, мне грустно от этого? От того, что я ощущаю эту всеобщую покинутость, несмотря на улыбки, хохот, заинтересованные взгляды. Твои пальцы скользят по моим. Мне хорошо с тобой… Грустно. И хорошо.

Я помню твои удивленные зеленые глаза с прыгающими в них чертиками. Ты так изумлена, что я пью водку не разбавляя ее «Швеппсом». Эх, солнце ты мое… Наш общий знакомый адвокат и напился в хлам от того, что запивает «Абсолют» газировкой. И теперь его белоснежная рубашка игриво украшена бордовыми пятнами от разлившегося «мерло», очки запотели… Билл Гейтс в вытрезвителе.

На часах три. В Москве уже пять. Я уже не могу вынести ударов сабвуфера за моей спиной. Мы выходим с тобой на Кольцо, ты заглядываешь мне в глаза, твои пальцы касаются моих губ…

- Эл, не обижайся… Я все же австрийка. Мы не можем вот так сразу. Мне очень хорошо с тобой… я лю… я… ты мне очень нравишься… но сейчас я сяду в машину и поеду к себе. А ты сядешь в другую и поедешь в отель.

Мягко хлопает черная лакированная дверь и, взревев мощным двигателем, твоя машина смешается с плотным потоком. Спустя мгновение такая же машина повезет меня к отелю, еле заметно покачиваясь на трамвайных рельсах. И огоньки в деревьях будут сливаться для меня в твое имя…

Но все это - только в будущем. А сейчас я ловлю отражение собора в изогнутых зеркальных стеклах Хааса. Может осенью все города одинаково грустны? Желтая опавшая листва яркими фонариками лежит на брусчатке… Я устал сегодня, я переполнен впечатлениями. Легкий информационный шок. Надо прокатиться по Кольцу на трамвае. Какие здесь интересные трамваи… Вот улица из сплошной анфилады арок… Величественная церковь уже не помню какого святого. Безмолвие, только машины шелестят покрышками по мостовой.

Будет и еще одна ночь… Так похожая на первую. Веселая пирушка в пивной, где местный «Савва Игнатьич» будет колоритно исполнять на аккордеоне «Роза Мунде», переходящую в «Калинку» и «Подмосковные вечера»… И снова дискотека, свет по глазам… музыка, проходящая сквозь тебя… Я не могу с тобой разговаривать. Я только вижу тебя. Вижу твои глаза. Я уже забыл, что женщина может так на меня смотреть… Я отвык от этого… Но это так здорово… И грустно.

Я не засну в эту ночь. Меня будет преследовать аромат твоих духов, я буду чувствовать твои подрагивающие пальцы… Нет, не провожай меня в аэропорту. Я улетаю рано.

Ты все равно приедешь. И мы будем целоваться посреди многоязычной толпы, под одобрительные взгляды полицейских и служащих аэропорта. Я чуть не опоздаю на регистрацию. И сидя в самолете я буду накачиваться Чивасом, но мне все равно будет грустно. Город грусти.

Но это все будет потом. А пока у меня лишь ощущение, что что-то должно произойти. Я слишком устал. Я не буду сегодня кататься на трамвае. Я сверну вот в этот тихий переулок. Вот и кофейня, диванные сиденья потерты, обшарпанные столы… Это ценится. Значит заведение имеет свою историю. Кто сидел здесь до меня? Приглушенный свет. Здесь грустно. И мне это нравится это.

Я сделаю остановку, я посижу со своей грустью наедине. Хорошо, что здесь есть свободное место. И не надо никаких случайностей. Аромат кофе с взбитым молоком сводит с ума. «In the New York minute… everything can change…»

Приятный женский голос на немецком.
Я поднимаю глаза.
- Сорри…
- Извините, я спросила - я могу здесь присесть?

Мне грустно. Уже от того, что все это в прошлом.

--------------------

В школе жизни нет каникул.