Все-таки ощутимая разница: романы с немцами и русскими. Но, конечно, не потому, что все русские так крепко любят, что каждому приходится жертвовать по кости. Тем не менее они любят по-другому. Сильнее, что ли, чем наши.
     Очень романтично — с одной стороны. Очень сурово — с другой. Возносят тебя на небеса и на словах и на деле. Но умудряются тут же давать понять: мол, наслаждайся и верь всему, что сейчас услышишь от меня, только завтра, пожалуйста, чтоб не напоминала о том, что я тебе наговорил.
     Любят они, как ни парадоксально, — нежнее, но в то же время грубее.
     Не зря немецкие подруги, которые давно живут в России и имеют соответствующий опыт, вначале рассказывают о своих приключениях с восторгом. Потом проходит время, и у них наступает крах, падение на землю. А когда все пройдет — и любовь, и крах, и тоска, — все равно остается ощущение, что “такого у нас в Германии нет”.
     Честно сказать, я не большой специалист в науке “секс, мужчины, отношения”. У меня обычный средний жизненный опыт. Но если выстроить в ряд все мои романы, то “немецкие” рядом с “русскими” кажутся такими правильными и — давно забытыми.
     Например, 11 лет назад нечто похожее на отношения с Андреем у меня возникло с Рольфом. Главная разница — даже не в том, что после Рольфа моя попа осталась цела. А в том, что Рольф уже в первый романтичный вечер стал объяснять, какое он отводит мне место в своих планах. Он все заранее спланировал: что будет сейчас и что потом. Ну, насчет “сейчас” — понятно, какие у него были планы, а дальше, к сожалению, он не может принести в жертву жену и двухлетнего сына, поэтому телефон мне давать не будет.
     Об этом мы разговаривали — вернее шептали — во мху в дубовом лесу. Даже соловьи тогда поняли, что Рольф здорово умеет планировать.
     С Андреем было иначе. Нет, он тоже, конечно, женат, тоже с сыном и тоже не давал домашний телефон. Но как-то он сумел все поставить так, что мне показалось, я его понимаю и даже жалею за его нелегкую судьбу. С Рольфом еще задолго до горизонтального положения было понятно, что здесь одна цель: друг друга использовать, удовлетворить потребность примерно так же, как кушаешь кусок хлеба, когда внезапно почувствуешь голод. В определенном смысле так проще.
     Андрей всю ночь почти не говорил. Потом и я замолчала. Умные разговоры и хорошая техника — традиционные атрибуты приятного вечера, проведенного с приятным знакомым, — отошли на второй план. Мне стало казаться, что на нас свалилась неизбежная судьба, которой — хочешь не хочешь — придется покориться. Как будто никто из нас не думал о том, чем наше случайное знакомство может закончиться. Как будто тут исполнялась высшая воля.
     Может быть, Андрей правильно сделал, что не стал говорить о завтрашнем дне (русские ведь не любят верить во что-либо, кроме как в “здесь и сейчас”). Из-за этого возникло такое настроение, что надо сейчас давать и брать все-все — ведь никакого завтра все равно не существует!
     Что касается “самого процесса” секса, то я бы не сказала, что русские мужчины демонстрируют какую-то особенную технику. Изысканности мало — меньше, чем тогда продемонстрировал Рольф. Да и стремления к этому меньше, чем у среднего немца, который презервативы и книги типа “Новинка! Секреты женского оргазма” покупает накануне свидания, надеясь, что его предшественник именно эту книгу не прочитал.
     Здесь, наверное, важнее та близость к собственной естественности и контакт с собственным эгоизмом, которого мужчины у нас научились бояться. Немецкие женщины не уважают мужской эгоизм.
     ...Когда утром Андрей включил свой мобильник, тут же раздался звонок. Звонила жена. Он покраснел, долго слушал и в конце монолога, как провинившийся мальчик, спросил: “...а утюг будет?”
     Тут я вспомнила Герхарда. И сразу же Владимира. Оба неженатые. “Свободные”, как они выражались.
     От обоих ушли жены, и оба первым делом начали — кому? себе? — доказывать, что они все равно у женщин ценятся. Как петух у куриц. Но доказывали они это уже совершенно по-разному...

     Если семейный мужчина спит с другой женщиной, подразумевается, что он это делает не потому, что ему просто захотелось потрахаться на стороне, а потому, что у него не все складно с женой. Какие-то неувязки. Может, она его не любит или еще что, но — не от хорошей жизни он потянулся к другой женщине.
     Это характерно и для русских, и для немцев. Но немцы в таких случаях стремятся показать себя хозяевами положения — мол, это я женой пренебрегаю, а не она мной, и не надо мне сочувствовать.
     А русские мужчины, наоборот, совершенно естественно вызывают в любовнице жалость и всевозможные материнские чувства. Хочется маленького мальчика защищать от сложностей, в которых он как будто не виноват. Веришь, что им действительно дома плохо. Рассказывают они мало, но умеют оставить у женщины в мыслях место для фантазии. А фантазия женщины — штука богатая...
     Пока Андрей с женой разговаривал по телефону и — видно было по лицу — уже успел ее немножко утешить, я видела перед собой Герхарда, когда он мне впервые излагал версию своего неуспешного брака. Начал он с конца, о котором вспомнил, когда в пять утра стал искать пиво в моем холодильнике, но не нашел. Я пиво не пью. Он вернулся в кровать с пустыми руками и грустным лицом.
     — Вот так моя жена меня покинула, — сказал он, — забрала с собой все, что привезла в наш брак. Даже холодильник. И даже пиво, которое было, даже это пиво она взяла с собой!
     Герхард выглядел совсем беспомощным и очень ранимым. Человек, у которого даже пиво не оставили, чтобы пережить тяжелые минуты! Он сидел на краю моего дивана, уже наполовину собранный на работу (т.е. в белой рубашке и в галстуке, которые он успел надеть по пути к моему холодильнику, и больше ни в чем). Теперь на лице его не заметно было никакой радости после нашей очень спортивной ночи (Герхард был уверен, что все женщины, не только его бывшая жена, хотят беспрерывно крутиться с ним с боку на бок, и виртуозно умел это делать. Он ради этого даже занимался в спортклубе и не стеснялся говорить откровенно, что мучается ради жены).
     Деньги они с женой держали раздельно на банковских счетах. Он не выдавал ей деньги на ребенка, а перечислял на ее счет каждый месяц приличную сумму. И не было вопросов, все были довольны и уверены в завтрашнем дне. Деньги — это был, наверное, единственный предмет, где у Герхарда с женой не существовало трагического недопонимания...
     Но когда она его просила прибить полку в комнате, он — зная, что она, как современная европейская женщина, может это сделать сама — говорил: “Я же не столяр!” И шел на работу деньги зарабатывать, чтоб оплатить ей занятия на курсах “Самозащита для женщин”.
     И вот однажды, незадолго до совершенно неожиданного для него развода, он пришел домой. Кресел нет, полочка висит над диваном. “Все сама, молодец!” — похвалил он жену. Та говорит: “Ну да, почти. Сосед немножко помогал”. — “Молодец, надо же, есть еще такие бескорыстные люди!” — “Ну да, почти, — сказала жена. — Я могла выбрать: или готовить ему хороший ужин, или с ним переспать”. — “Ну и что ты приготовила?” — спросил Герхард. “А я что, повариха, что ли?” — разозлилась жена и хлопнула дверью.
     Когда жена его бросила, Герхард быстро пришел в себя и решил, что просто ошибся в ней. Она его обманула — сама достаточно старомодная, она влюбилась в современного Герхарда и, чтобы его не терять, играла перед ним роль суперфеминистки. А в один прекрасный момент ложное здание рухнуло, и ей было так стыдно, что она убежала. Вот его теория.
     Наш роман длился недолго. Я уехала в Москву. А Герхард скоро познакомился со второй женой. Они уже 10 лет живут вместе. У них особняк в пригороде Берлина. Трое сыновей. Новая жена — домоседка. Никаких фитнес-клубов, никакого феминизма. Она любит готовить и создавать уют, и Герхард считает, что ему наконец повезло.

     А я когда приехала в Москву, то познакомилась с Володей. Он недавно развелся с женой, поскольку она не устраивала его в постели (через два года я узнала, что не он, а она подала на развод).
     “Лежит, — объяснял он, — как бревно. Лицо как у девы Марии, даже не старается делать вид, что кое-что чувствует. Я ей про любовь шепчу, про ее красивое тело — а она только и ждет, когда я кончу”.
     “Вау! — думала я. — Вот знаток!” Владимир был настоящий красавец. Высокий, спортивный, с темными кудрявыми волосами. Он от жены ушел, потому что она была как все. А он “как все” не хотел.
     После разумного Герхарда меня привлекало именно то, что Володя ни о чем не хотел думать заранее. Разговаривать с ним не надо было. “Надо решать проблемы по мере их поступления”, — это его заявление на меня произвело сильное впечатление.
     Это был мой первый романтический опыт в великой России, и я думала, что все русские мужчины такие страстные любовники. Я привыкла к немецкому подходу: весь день люди — даже влюбленные — заняты делами. Даже бытовые вопросы решать некогда. Если только потом, в постели, после любви. Немецких мужчин давно правильно воспитывали: они не смеют заснуть сразу после секса. Они говорят женщине красивые слова, гладят, приносят холодные напитки. И уж только потом речь может зайти о том, кто завтра заберет ребенка из садика, как быть с сантехником и т.д.
     А с Владимиром у нас и не могли возникнуть проблемы. Где же их взять-то — в постели, из которой мы не вылезали?
     Очень поздно я поняла, как была наивна. Мне казалось, Владимира окружает тайна. Он никогда не разговаривал об обычных делах, о сыне, который остался с бывшей женой, о работе... Он мне показался таким эмоциональным! Как он умел грустить!
     Однажды мне позвонили по служебным делам в самый разгар страсти. И я взяла трубку. Он чуть не заплакал! Упрекал меня, что я его не люблю и не уважаю. Я его долго успокаивала.
     Еще он был очень ненадежный. Обещал приехать в четыре часа дня, но мог явиться поздно вечером. Ничего не объяснял, вместо этого обнимал, целовал, как будто это была последняя наша встреча.
     Вряд ли русская женщина заподозрила бы Володю в большой любви. А я сколько помню романов — и своих, и чужих — ни разу не встречала истории, где так много страсти и так мало бытовых проблем. Зато много раз слышала, как знакомые немки мечтают о таком же романе (до тех пор, пока я под конец этой истории не стала им плакаться).
     Потом я вспоминала Володю в связи с анекдотом: “Лежат в постели старик со старушкой, Джон и Мэри. Джон говорит: “Мэри, я умираю. Облегчи последние минуты, скажи, ты мне хоть раз изменила?” — “Помнишь, как ты удивлялся, на какие деньги я тебе 50 лет назад подарила “Линкольн”? Тогда у меня был Харри!”
     Лежат в постели старик Джилбер и его жена Мишель. Он говорит: “Я умираю. Облегчи мне последние минуты, скажи, ты мне хоть раз изменила?” Мишель говорит: “Помнишь, когда у нас в доме появился изысканный ковер? Тогда у меня был Жак!”
     А когда Иван, 80-летний ветеран войны, говорит Маше: “Я умираю. Облегчи мне последние минуты, скажи, ты мне хоть раз изменила?” — она ему со слезами на глазах отвечает: “Ты помнишь, как вернулся с войны и увидел, что в нашем доме ничего не осталось? Ты думал, что у нас в деревне были немцы. Нет, тогда у меня был Толя!”
     Вот примерно так и у нас с Володей получилось. То ему нужны были деньги на машину, которые он обещал скоро вернуть, то он меня пригласил в Париж, а деньги собирался отдать после, то еще что-то.
     У русских мужчин с деньгами сложно. С одной стороны, никто из них не считает, что женщины равны мужчинам. В России за женщину надо платить в кафе и вообще везде — это наглядное доказательство мужского доминирования и неравенства полов. Почему-то почти все женщины смирились с этим. Если мужчина уступает женщине, например, дает ей возможность заплатить за себя, он как будто опускается на ее уровень (в сознании русских мужчин — гораздо более низкий). Поэтому он старается не уступать. В крайнем случае он возьмет у нее деньги под столом и сам отдаст их официанту.
     В то же время им совсем не стыдно — если, конечно, никто не видит — поживиться за счет женщины. Как будто после секса они начинают считать женщину своей собственностью — вместе с ее деньгами.
     Володя тоже занял у меня изрядную сумму, да так и не вернул. Жалко, но, с другой стороны, я думаю, что не такая уж это большая плата. Не будь в моей жизни Володи, я бы узнала про такие страсти только из книг. Да и то не из немецких... В Германии за дверями спальни можно исчезнуть максимум недели на две. Потом соседи звонят (почтовый ящик переполнился), налоговая инспекция, биржа труда — все начинают по тебе скучать. Нет, если нужно чистое одиночество вдвоем, если хочешь быть уверен, что никто про тебя не вспомнит — надо уезжать в Россию...
     В один прекрасный день Володя понял, что хватит заниматься любовью. Так и сказал: “Хватит заниматься любовью. Я все-таки серьезный человек!” Встал из кровати, заправил штаны и ушел. На ближайшие полгода это было последнее, что я от него услышала. Потом он сообщил мне, что мы можем и дальше дружить, главное — чтобы жена не узнала. И что он, кстати, к ней вернулся.
     У меня в это время появилось много подруг-единомышленниц. Оказалось, таких, как мой единственный Володя, в Москве, да во всей России много! Я поняла, что страдать по поводу мужиков — это в России намного более популярное занятие, чем у нас.
     Что мне только не советовали опытные женщины! “Сглазить его жену, замучить звонками, заказать ее убийство”. Интересно, что многие из них сами воспитывали сыновей, которых учили, что их подруги — никто по сравнению с ними, мальчиками-орлами. “У меня дома, сынок, всегда убрано, не то что там у вас... Я папе вкусно готовлю, а твоя Нина — в ресторан, на твои деньги!.. Смотри, как у нас с папой дома уютно, а твоя Надя — с утра до ночи на работе и учебе. Скоро тебя с детьми сидеть попросит!”
     Другими словами, российские мамы воспитывают из своих сыновей точно таких мужчин, от которых сами страдают. Вот ведь какая загадочная русская душа.