Вдогонку Че Буковски

Я позвонил на работу сказал, что заболел, наврал про больничный, хотя больничного мне никакого не дали - не удалось навешать лапши на уши врачу. А если у тебя болезнь, хоть и мифическая, – нет смысла гулять один день, – все должно выглядеть солидно; поэтому на оставшуюся неделю я себя освободил, и до понедельника можно гулять смело, не делая никаких дел.
С делами как раз и возникла проблема – делать было нечего. Пьянствовал я, в основном, на службе, с бабами в последнее время образовался напряг, а поскольку круг моих интересов этими двумя пунктами и ограничивается, – первый день отдыха был плодотворно проведен в компании дивана и телевизора.
На вторые сутки внеплановое безделье дало побочный эффект: мозг самопроизвольно начал перетряхивать свои мусорные корзины, в результате чего разная, шкерившаяся доселе где-то глубоко в закромах подсознания, дрянь стала всплывать на поверхность.

Среди этого хлама вспомнился почему-то и рассказ про каких-то летучих обезьян, написанный, возможно, Чарльзом Буковски, а может быть и нет, там он пишет про то, как он пишет рассказ про этих самых обезьян, пытаясь все время подвести дело к ебле, а ему все время кто-то мешает, а обезьяны все время матерятся, хотя нет – это он все время матерится, а обезьяны, наоборот, летают и молчат.
Они же (обезьяны) и послужили стартовым импульсом – мозг родил идею «не написать ли чего-нибудь самому».
А чего? Времени до понедельника навалом, а делать все равно нечего. Денег этим конечно не заработаешь, но кое-какие побочные дивиденды урвать можно. Даже если под эту дудочку удастся трахнуть пару баб сверх нормы – уже стоит заняться.

Но вернемся к нашим обезьянам. Начну прямо с них – напишу рассказ по мотивам его рассказа.
Это будет правильно; начинать надо с малого, а то засядешь за какой-нибудь роман, а в понедельник на работу, – можно и не успеть. Тут думать особо не надо, берем то, что написал Че, меняем шило на мыло, и дело в шляпе.

Первое: на кого заменить обезьян? На бегемотов, инопланетян, утюги, кактусы… Впрочем, какая разница, – пусть будут червяки.
Второе. Обезьян, по-моему, было то ли шесть, то ли двенадцать, и они летали. А червякам тогда что делать – плавать? Хрен с ними – пусть плавают.
Третье. У обезьян были крылья. Крылья меняем на рога.
И последнее – это количество. Тут совсем просто: любое произвольное число, только не шесть и не двенадцать. Вот и все, зачин готов.

Значит так. Жили-были на белом свете сто десять рогатых червяков...
Нет, не так, они же плавать должны, так что не на белом свете, а в море-окияне. В Северном Ледовитом. Это будут полярные червяки, арктические. Будут плавать на больших глубинах, а в хорошую погоду выползать на льдины греться. А рога им на фига? Прояснить этот вопрос, и можно переходить к ебле.

Буковски прав – ебля в рассказе необходима. Может быть где-то далеко, в каких-нибудь пещерах, и сохранились мутанты, которые витают в облаках, а мне литература без ебли на хер не нужна.
Но ему-то было проще, у него обезьяны, которые почти как люди, и заставить их совокупляться – никаких проблем. А какую еблю выжмешь из червяков? И как, кстати, это у них происходит? И вообще – чем они там, во льдах, должны заниматься?

По правде говоря, с самого начала было ясно - на одних червяках далеко не уедешь. Хочешь не хочешь – придется вводить человека. Тем более, что человек – это мера всего, как хамски утверждается в отдельных философских концепциях.
Но только откуда в Северном Ледовитом океане люди? Хули им там делать? Послать что ли экспедицию на Северный полюс? Не годится, экспедиции – дешевая экзотика, нужно что-то другое. Ледоколы! Там плавают ледоколы и водят за собой караваны судов. Навигация и все такое. Вот где мы возьмем людей. Отлично. Вводные данные готовы, можно начинать.

Значит так. Жили-были в Северном Ледовитом океане сто десять рогатых червяков. Рога у них были разлапистые, ветвистые, как у оленей, только маленькие. Так было задумано природой для удобства: червяки легко цеплялись ими за нижнюю, подводную часть льдины и дрейфовали вместе с ней на тысячи километров. Науке ничего не известно о существовании этого вида. Их всегда ровно сто десять, и если кто-то умирает или гибнет, они сплетаются в один клубок, и этот клубок начинает метать икру. Таким образом численность восстанавливается. Воспроизводится всегда ровно столько особей, сколько не хватает до ста десяти. Даже если погибнут все кроме одного, этот один также свернется в клубок и намечет икры, из которой вырастут недостающие сто девять.

А теперь самое время разделаться с людьми и ледоколами..

Значит так. Семнадцатый день подряд атомный ледокол «Утиль» нес трудовую вахту, ведя за собой танкер с мазутом по Северному морскому пути из Мурманска в Азербайджан. Было три часа пополудни, когда капитану принесли последнюю метеосводку и данные авиаразведки: ни погода, ни ледовая обстановка неприятностей не обещали, но сердце старого морского волка чуяло – неприятности будут, и он не ошибся…
...А в это время Федот Бабец, матрос 2-го класса, устроившийся на «Утиль», по поддельным документам на имя Силуяна Дуплетова, праздновал свой фальшивый день рождения - тот, что был указан в Дуплетовском паспорте. В компании еще двоих, свободных от вахты, распивалась водка «Жемчужина Чукотки», производства Анадырского пивобезалкогольного комбината, в нестандартных бутылках емкостью 0,375л, настоянная на морошке и оленьих шкурах. Уже много пустых жемчужин каталось по каюте, однако количество полных продолжало внушать оптимизм. Отправившись в гальюн (после тоста «за тех, кто в море»), Бабец по дороге неожиданно сменил планы и двинул на палубу, - ему вдруг захотелось подышать.
...Наверху было хорошо. Морозный, по настоящему свежий, самый чистый в мире воздух Арктики, наводил резкость и кружил голову одновременно. Бабец прикурил сигарету и затянулся. И ощутил полный кайф. Состояние полета. В этом состоянии он и свалился за борт.
…Ему повезло: к борту в тот момент всего на несколько секунд прижало льдину, на край которой он спикировал, удержавшись на нем вопреки всем законам физики и даже почти не намокнув, хотя его и окатило волной от борта. Льдину тут же отнесло в сторону, но он этого уже не видел, так как еще в полете потерял сознание.
…«Утиль» не заметил потери Бабца. С танкера, шедшего следом на приличном расстоянии и немного в стороне, тоже ничего не заметили; равнодушно прошкандыбав мимо, оба судна скрылись за горизонтом, не дав прощального гудка. А он остался. Один на льдине. Посреди черно-белого океана.
…А льдина оказалась та самая. Сверху на ней валялся Бабец, а снизу – пристроилась единственная в мире колония рогатых червяков в полном составе, - все сто десять северных отморозков зацепились за нее своими отростками…

Позвольте, а что же ебля?

Давно бы пора перейти непосредственно к ней. Тем более что специально для нее пришлось сотворить человека.
Но какая ебля может быть на льдине, где больше никого нет? Кого ему там трахать, червяков что ли? Окрававленный матрос в рваном бушлате спаривается на льдине с клубком рогатых червей. Сюжет скорее для картины. Может быть лучше живописью заняться? Рисуй себе и рисуй, думать не надо…

Если подумать, момент, конечно, особый, символичный: одинокий человек, затерянный в океане, где-то между Северным полюсом и Полярным кругом, один на один с ледяной вселенной…
Тут самое время развернуться: всякие там скрытые смыслы, подтексты-психологизмы, религия-философия и т.п., но будем смотреть правде в глаза – ебля все-таки важнее, а для нее здесь (на льдине) никаких условий. Опять же насчет философии я не очень, а насчет того как, кому, что и куда засунуть, – наоборот. Как же быть? Может этому Федоту бабу с парашютом скинуть? Подарок небес. И пусть они там трахаются во льдах, а червяки будут водить вокруг них хоровод и петь камерными (от слова «камера») голосами старинную песню типа «мой адрес не дом и не улица…».

Выход тут один - обратиться к первоисточнику. Я же пишу рассказ по мотивам рассказа, который хотя и отсутствует в наличии в виде конкретного текста, но более или менее сохранился в памяти, правда я не уверен в авторе, но мне, постороннему человеку, по правде говоря, наплевать, кто его написал, - Че, Джон Джоплин или Изольда Мычалкина.
Главное, там была такая же проблема: никак он не мог заставить своих обезьян трахаться, все время его отвлекали. Мне-то легче – никто не мешает, правда мой случай сложнее. Хотя это мысль: сделать так, будто сижу я, пишу, и по разным техническим причинам ничего не получается..

Значит так. Сижу я, пишу и, только дело доходит до ебли, мне как будто кто-нибудь или что-нибудь мешает.
Только поймаешь нужное состояние, когда кажется вот оно - вдохновение, сейчас схвачу его за жопу, и разделаюсь, наконец, с проклятой еблей, как приходит, например, жена, и давай грузить своими бабскими раскладами. Так всегда бывает. Только соберешься стать писателем, как приходит жена. Только придет к тебе вдохновение, как следом сразу же приходит жена, и вдохновение, естественно, сразу же уходит, а жена нет.
...На самом деле жены у меня нет. Раньше жен было много, попадались среди них и мои, но я хотел жить, я хотел выжить любой ценой, вот почему пришлось от них с удовольствием отказаться, хотя бы и ценой того, что эти суки выпили мне всю кровь.
Это из-за них теперь ничего не срастается с бабами у несчастного Бабца. Мало того, что свалился за борт, и никто его не ищет, мало того, что, скорее всего, погибнет от переохлаждения, так еще и присунуть на прощанье некому.
И фамилия у него дурацкая (я ее сам придумал), может хоть фамилию ему поменять? Нет, пусть остается, – пусть думают, кто будет читать, что в ней какой-то скрытый смысл: типа он сам себе баба, или еще что-нибудь. Сам-то я думаю, у всего на свете есть один единственный смысл, – тот, который становится ясен в первые пять секунд, – и других не существует. А потому – продолжим наш бессмысленный рассказ.

Значит так. Федот Бабец очнулся от холода. И сразу понял, что произошло. Он огляделся вокруг: во все стороны, на сколько хватало глаз, одна и та же картина (какая – понятно). Его охватило отчаяние. Захотелось покончить с собой и поср.., в гальюн. Точнее – сначала в гальюн, потому что в гальюн он так и не сходил, а потом покончить с собой – чтобы покончить с ситуацией в которой оказался. Он огляделся еще раз: островок ему достался не такой уж и маленький - льдина была метров двадцати в диаметре, по форме – приблизительный овал с обкусанными краями..

…В то время, как Бабец сходил с ума на поверхности овала, червяки с противоположной стороны чувствовали себя прекрасно, и более того, поскольку погода, по их понятиям, была отличная, начали всем гуртом выползать на поверхность. А там Бабец. Червяки удивились. Если бы не запах, они бы приняли его за тюленя - такая же темная туша - но от туши пахло «Жемчужиной Чукотки», а вовсе не тюленем, и запах этот им не понравился: незнакомый и нехороший, он будил в них духов войны…

Далее, по всей видимости, должна следовать батальная сцена: «Битва Бабца с рогатыми червяками». Строк эдак на сорок-пятьдесят. «Окровавленный матрос в рваном бушлате…» и т.д.

Однако ничего этого не будет. Потому что накатал я уже достаточно и давно пора закругляться. Потому что рассказ объемом больше трех страниц не влезет ни в какие ворота. Поэтому – до свидания.

Только вот, насчет ебли…

P.S. Все аллюзии, ассоциации, реминсценции и т.п., связанные с матросами, бушлатами, Латинской Америкой, имеющим хождение в уголовной среде выражением "один на льдине", зоофилией и пр., пр., - случайны и не имеют под собой никакой почвы, корме той, на которой имеет счастье произрастать сен-семилья..