«…так Ты все-таки поедешь в эту тайгу?» Она недоверчиво посмотрела Ему в глаза. Он в который раз кивнул, в своей обычной манере – короткий, по-военному энергичный наклон головы и прямой взгляд в глаза. Она решительно тряхнула головой и выпалила: «Тогда я еду с тобой!» Замолчав, прикусила губу и ждала реакции. Он даже вздрогнул от неожиданности, хотел возразить, но, встретившись с Ней взглядом, смолчал. Знал: если что решит – будет расшибаться в лепешку, но сделает по-своему. С пониманием своего поражения он все же спросил: «Но зачем Тебе? Ты же лес не перевариваешь!» Она с жаром воскликнула: «Ну как Ты не понимаешь! Я всегда, понимаешь, всегда и везде хочу быть рядом с Тобой!» Он вздохнул, смиряясь, но, восстанавливая статус-кво, предупредил: «Хорошо, едешь со мной. Но… Не пищать!»
…потом – суматошный бег по магазинам, покупка вороха непонятных и бесполезных, на Её неопытный взгляд, вещей. Примерка абсолютно неподходящего, бесформенного буро-зеленого балахона, покупка сразу двух комплектов, немедленная перешивка первого. Его критический взгляд и недовольное бурчание с вердиктом: «Не пойдет!» Какой-то «свой» портной, камлания со вторым комплектом, сногсшибательный результат, приятно облегающий точеную фигуру. Его критичный взгляд и довольное хмыканье: «Пойдет! Главное, чтобы ничего не мешало». Насколько это получилось удобно, Она поняла только в конце марафона, через две недели. Все это впрессовалось в остаток дня, вечером – укладка рюкзаков, экспресс-курс по выживанию в тайге, голова пухнет от информации. В конце концов Она взмолилась «Я ничего не запоминаю!», Он громко сплюнул «Ааааа, на месте разберемся!» Далеко за полночь, примостив голову на Его груди, Она думала: «Куда меня несет? Ну пусть бы Он перебесился эти две недели в тайге, а потом мы снова вместе!» Перебирая в голове варианты маршрута, Он все время сбивался на мысль: «Ну куда Её несет? Сидела бы у себя на даче, на худой конец поехала бы к матери… Черт, я же в Ней не уверен!»…
…внезапно Её буквально выдернуло из сна, на Её недовольный писк последовало жесткое «опоздаем на самолет!». За окном - сырая предрассветная темень, обжигающе холодный душ, обжигающе горячий кофе, укачивающее такси до аэропорта. Невразумительное тарахтящее нечто вместо самолета, воздушные ямы и взбесившийся желудок, смена пейзажа за иллюминатором с пестрого индустриального на радикальный зеленый тайги. Зубодробительная посадка, когда самолет пересчитал все кочки на поле, успокаивающее ощущение твердой земли, прощальная улыбка пилота-зубоскала и уменьшение точки самолета в небе до «ничего». Глядя на стену тайги перед кучкой полуразвалившихся домиков, Он мечтательно потянулся, воскликнул «Приключения начинаются!» и…
…последующие две недели для Неё уподобились «американским горкам», когда день то растягивался, как медленный подъем на верхотуру с нарастанием тяжести в голове, то спрессовывался в стремительный спуск, отбивающий способность связно мыслить и оголяющий нервы…
…первый день в тайге, даже не день, а так, кусочек, остаток дня. Атака комаров и гнуса, и Она мгновенно поняла, зачем нужны эти непонятные «шляпы с сетками». Неожиданная для позднего сибирского лета жара, тело преет под не обношенной материей, губы трескаются, даже обмазанные гигиенической помадой; в горле сухой комок, застрявший, как ни сглатывай. На все Её умоляющие взгляды «Я так устала!» Его красноречиво молчаливое «А я тебя предупреждал!» Нарастающее от его тупости и упертости раздражение, тяжелеющие с каждым шагом ноги и рюкзак, нетерпеливое ожидание ночи (сказал бы кто Ей, что будет когда-нибудь с таким нетерпением её ждать!), которая позволит просто никуда не идти. Все это время Ему было дико жалко Её, но в памяти крутились слова друга перед отлетом: «Они всегда думают, что мы маемся дурью на футболе, автогонках или в горах, вместо того, чтобы «жить правильной жизнью вместе с ними». Раз уж Она решила поехать с тобой – пусть почувствует все полностью. Успеха вам там, дружище!». Когда Он выбрал подходящую поляну и сказал: «На сегодня все, остановимся здесь», Она просто опустилась на землю там, где стояла, стекла непонятной субстанцией. Сил не было даже на то, чтобы снять рюкзак. С другой стороны, так было даже удобнее – позвоночник как будто вынули, а так хоть какая-то опора спине. Ноги как будто опухли и превратились в бревна, а в голове в ритме пульса билась единственная мысль: «За что Он так надо мной издевается?» Зато потом Она ощутила, как с ног сняли ботинки и услышала Его озабоченное хмыканье. Раскрыв глаза, увидела свои подпухшие, с намечающимися мозолями ноги (Он уже снял с ног Её любимые «пальцастые» носки в полосочку, которые Она вопреки Его уговорам все-таки напялила), и тут же опять закрыла от внезапного облегчения. А Он сосредоточенно разминал натруженные ноги своими твердыми, но нежными пальцами, косточки и хрящи хрустели, расправляясь, и по ступням растекалось блаженное онемение. Уже в ночных сумерках, сидя у стреляющего искрами костра, Она с жадностью ела оказавшуюся такой вкусной кашу, вспоминая полузабытый детский вкус (….и куда в меня столько лезет?...), потом пила будоражащий непривычными запахами ароматный взвар ягодных листьев (… и когда Он успел набрать?...) и просто бездумно сквозь полиэтилен палатки смотрела в обсыпанное звездами небо, ощущая надежное тепло Его руки у себя на груди…
… через три дня Она уже настолько втянулась в ритм движения, что хватало сил не только идти быстрым шагом (… не зря все-таки я ходила в фитнес-центр!...), но и любоваться окружающим лесом. Резво шагая заботливо смазанными кремом ногами в мягких запасных носках вместо выброшенных любимых «полосатых», увлеченно крутила головой по сторонам. Все органы чувств жадно хватали новые впечатления, а память заботливо укладывала на хранение. Она вновь училась радоваться и удивляться природе. Каплям воды на паутине меж деревьев, измазанным черникой рукам и губам, бурому хвосту белки в хвое кедра, зеркальной глади лесного озерца, зарницам закатного багрянца над верхушками деревьев… Вновь научилась смотреть вверх на шум (а то можно заработать по голове шишкой или сучком) – привычка, абсолютно ненужная в городе. Очень ярко, и наверное, навсегда, отложился сплав по реке. В этот день Он огорченно хмыкнул и выключил спутниковый навигатор. В ответ на Её вопросительный взгляд извиняющимся тоном пояснил: «Никак не хочет буржуйская техника работать в России! Придется плыть по реке, так не заблудимся». В оставшееся до сумерек время они соорудили небольшой плот (основную работу делал конечно Он, Она была «на подхвате» - держала, оттаскивала, училась вязать узлы и скреплять бревна), шесты и рулевое весло. Весь следующий день прошел в томной неге на теплом плоту посреди солнечной реки. Зато второй день сплава впечатался в память четко и резко. Сначала на середине реки потянуло свежим ветерком, который постепенно холодел, течение понесло посудину быстрее. Потом берега сузились и подросли, превратившись в угрюмое ущелье. Впереди послышался гулкий шум, быстро наращивающий громкость. Еще несколько минут – и неторопливое перемещение плота по реке превратилось в калейдоскоп событий…
… поспешное привязывание себя и рюкзаков к плоту, Его короткое разъяснение, за что держаться и куда рулить (а приходится уже кричать, от грохота закладывает уши), при этом «быстро одеться и застегнуться!», а впереди – белые кочки и пенные водовороты…
…плот уже не плывет, а несется по стремнине, одежда мгновенно промокла, в лицо словно нарочно кто-то плюется водой, а еще нужно успевать направлять плот «по возможности между камней»! Он стоит «на переднем крае», умудряется отпихиваться шестом от набегающих валунов и оценивать ближайшие десять метров, оглядываясь, как там дела у Неё…
… бревна, как будто живые, так и норовят выскочить из под ног, то свинчиваясь в сторону, то подбивая снизу так, что ноги подгибает коленями к подбородку, а челюсти лязгают как в капкане. Выступающую испарину тут же слизывает набегающим ветром и тем же ветром пробирает до костей, но тело не ощущает этого, оно как будто разделилось с головой: мозг подает команду, куда повернуть весло, а руки послушно двигаются, ноги автоматически сгибаются, а туловище извивается, сохраняя равновесие…
… на последнем, самом мощном пороге (последний – всегда самый мощный) Она расслабилась и зазевалась. Плот наподдало снизу так, что Она увидела, как ноги отделяются от бревен и их уносит куда-то вверх и влево, руки соскользнули с весла и Она, зажмурившись, завизжала…Спустя вечность (на самом деле – мгновение), Её крепко схватили за лодыжку правой ноги и дернули книзу. (Потом Он рассказал, что непонятно чем почувствовал – визг из-за грохота все равно не был слышен – непорядок сзади, обернулся и, увидев, что Её подбросило, а обрывок веревки исчезает за бревном, в невероятном диком прыжке успел поймать Её за ногу. Отпечаток Его пальцев на лодыжке держался еще три недели). Она пребольно ударилась коленками о шершавые и липкие от смолы бревна, вытолкнула из себя воздух и раскрыла глаза. Порог был уже пройден, и Она оказалась лицом к пережитому приключению. Захватывающе красивая картина, как будто иллюстрация к фэнтезийному роману, перекрыла собой предыдущий ужас. Нагромождение скал, из расщелин свисают корни и ветки, кипельно-белая вода, обступившая влажно блестящие валуны, всплески брызг и мини-радуги, дрожащие над каждым перекатом!...
Сразу после порога Он причалил к берегу, перетащил все имущество, включая Её, на траву, разделся сам и раздел Её, развел костер и устроил Великий Отдых. В честь этого было даже выпито полфляжки коньяка из НЗ и устроен Бездельный Вечер. Она лежала под деревом, сердце гулко бухало в висках, конечности подрагивали, уже впустую расходуя впрыснутый адреналин, а внутри дрожала только одна мысль: «Как хорошо!» Эти же слова Она произнесла уже вслух, лежа с Ним в палатке вечером, тесно вжавшись в любимое плечо лицом и наслаждаясь запахом любимого мужчины. А потом, серьезно глядя в его смеющиеся карие глаза, сказала: «Знаешь, а я начинаю понимать, почему ты каждый год лазишь по тайге! И еще. Ты три дня назад сказал, чтобы я училась слушать тишину. Я уже люблю её слушать!» Он поцеловал Её долгим пьянящим поцелуем и ответил: «Вот когда ты научишься её понимать – тогда ты наш человек!»…
…утром, оглядывая себя в зеркальце, Она увидела первый седой волос. Это открытие не огорчило, а наоборот, неожиданно развеселило. Наматывая его на палец, Она счастливо напевно повторяла: «Это моя память!»
… как оказалось, ужас, пережитый на порогах, был не последним. В предпоследние сутки марафона, когда Он в последний раз привязался к местности и объявил, что осталось каких-нибудь пятнадцать километров и они опережают график, обоим стало хорошо, беспричинно весело и они расслабились. Забыв, что тайга не любит безделья и веселья, они почти бежали легким скорым шагом, вспоминали разные забавные случаи и ржали, как табун лошадей. Река делала поворот, и они продирались через кусты, очередной пучок веток – и их вынесло на медведя. Оба сразу застыли, оценивая ситуацию, Она подавила в себе визг, припомнив Его строгое внушение насчет смертельной опасности так выражать себя в присутствии хищников, и быстро-быстро убралась за Его спину. В нос шибануло густым звериным запахом, она ужаснулась величине хищника и …. Опять пошла раскадровка, как на порогах…
… вот Он стоит напротив медведя в позе сумоиста – ноги широко разведены и подрагивают от готовности отпрыгнуть, голова низко опущена, а руки мееедленно расходятся в стороны, левая защищает локтем сердце и горло, а правая тянется к Его громадному ножу, который оказался самым полезным инструментом в тайге…
… зверь внезапно оказывается на два метра ближе, коротко машет лапой, Он отпрыгивает, но недостаточно резво. Её уже подбрасывает на месте от напряжения, ноги танцуют по земле, а глаза выхватывают обрывки движения…
…вот смазанное движение лапы, он качает торсом, на плече виснет лоскут комбинезона и возникают параллельные темные полоски, тут же взбухают бахромой тяжелых темных капель, Он ближе на метр, озлобленно двигает раненым плечом, в руке уже ярко бликует выхваченный нож и… Весь рафинированный блеск цивилизации сполз с неё, как шелуха, Она как будто обрушилась в те дали истории, когда самцы защищали своих самок и добывали для них пищу. В горле возникло низкое рычание, а сама Она возбужденно следила за двумя темными пятнами, ворочающимися в трех шагах от Неё, сливающимися в одно…
…через несколько мгновений пятно опять разделилось на два. Одно, отпрыгнувшее в сторону, оказалось Им. А второе, покачавшись в вертикали, с глухим шлепком рухнуло на землю. В шее медведя торчал вбитый по крестовину нож. Он тоже еще не вернулся из дикости, поскольку издал хриплый клекочущий крик, нервно пританцовывая на месте…
…Потом они долго стояли, обнявшись, Она стремилась всем телом вжаться в Него, боясь хоть на секунду остаться без защиты. Потом бинтовали Ему раненые плечо и бок (…и когда успел зацепить?...), подбирали отброшенные пинком рюкзаки (… сам не понимаю, когда успел?...) и осматривали зверя. Обойдя выворотень, Он сказал: «Все понятно, иди сюда, это медведица». Подойдя, она увидела в яме мертвого окровавленного медвежонка, наколотого боком на острый сук. В ответ на Её непонимающий взгляд Он объяснил: «Медвежонок еще маленький, не удержался на краю ямы, упал и напоролся. А она бродила рядом, не могла помочь, нервничала и потихоньку зверела. Иначе бы почуяла нас за полкилометра и убралась с дороги. Звери, тем более с детенышами, не любят встречаться с человеком»… Позже они ели печеную на костре медвежатину, переночевали, отойдя подальше от места схватки, и с утра зашагали к «поселку назначения». На Её жалобное «Может, возьмем шкуру» Он досадливо ответил «Да мне и самому хочется, как же, настоящий охотничий трофей, все мужики с зависти передохнут, когда узнают, что я её ножом… Но нам еще пятнадцать километров пилить, а тут эту тушу даже не перевернуть, как её освежуешь?»…
…выйдя за стеклянные двери аэропорта, они обнялись и долго смотрели на зарево вечерних огней Города. Она думала о том, что теперь знает, как выглядят и что делают Настоящие Мужчины и клялась себе, что никогда-никогда не оставит Его, не будет такой самовлюбленной капризной дурой как раньше и какое же это счастье – любить Мужчину! Он думал о том, что теперь уверен в Ней на все громадное количество процентов, и о том, что – вот ведь невероятное дело, две недели назад об этом и мысли не было! – хочет от Неё ребенка, ощущая в душе спокойную щемящую нежность. А Город смотрел на них. Город не знал, как теперь быть. Потому что из Города в Тайгу уехали два человека, а вернулось что-то другое. Одно. Город не знал, как теперь поступить, и это его беспокоило…
--------------------
| Через п%зду - войти в звезду... |
|
Назад
Конференция
Вперед
Списком
Она и Он
Редактировать
Ответить
Цитата
